Глеб Пьяных, лицо культовой в нулевые годы «Программы максимум», попал в реестр Минюста. Ирина Тумакова поговорила с ним как «иноагент» с «иноагентом».
В последнем пятничном пополнении реестра «иноагентов» от Минюста РФ в их числе оказался журналист Глеб Пьяных. Многие наверняка помнят его «Программу максимум» на НТВ. В последние годы Пьяных вёл популярный YouTube-канал, его «Скандалы! Интриги! Расследования!» теперь касались строительства и ремонта. C марта 2022-го Пьяных начал рассказывать о том, как российскому эмигранту обустроиться в Стамбуле. Там бывшую звезду НТВ и нашла «награда» от российского Минюста.
— Глеб, как иноагент иноагента я хочу спросить: а вас-то за что?
— Знаете, я очень много наговорил, в основном — на украинских каналах. Если бы вы только слышали, что я рассказываю о режиме Путина за последние 20 лет и о том, как власти страны получили три триллиона долларов от продажи нефти — но при этом в России народ бедный, запрессованный, замордованный властями! Вот сейчас вышли ролики, рекламирующие мобилизацию в России. Что, мол, ты — тракторист в своем маленьком городе с грошовой зарплатой пятнадцать лет живешь, другой работы нет, и вот ты приходишь увольняться: «Теперь я на мобилизацию, мне дадут денег». Вот я и комментировал ролики так: ребята, потому и нет работы в этом городе, что двадцать лет правления Путина — это продолжение советской традиции. А советская власть — это геноцид русского народа. И путинская власть — это продолжение советской власти абсолютно. Сто лет безумного прессинга русского народа, нищеты, убожества, уничтожения всех активных, бодрых, предприимчивых — это и есть отрицательный отбор. В результате население превратилось в массу, которая всего боится. И даже когда людей гонят на убой, на эту мобилизацию, они идут и идут послушно. В общем, я наговорил вполне себе достаточно. Я даже на самом деле удивлен, что власти так долго меня терпели и только вот сейчас, в конце декабря признали «иноагентом». Вообще, могли бы уже этот статус и полгодика назад легко влепить. И я был к этому морально готов в любую секунду.
— Вы людей-то в Минюсте поймите, у них большая очередь из врагов, не всё сразу, пятниц впереди много.
— Может быть, дело в том, что я сижу в Турции, а Турция — это же у них как бы дружественная страна. Хотя я не знаю, что они там себе придумали про Турцию, что в ней сильно дружественного для России. Турция дружественна сама себе, президент Эрдоган — президент для турок и для своей страны.
— И все-таки «Программу максимум» по какой причине закрыли? Из-за вашего слишком храброго поведения? Что там случилось?
— Я никогда не смотрел телевизор. «Программа максимум» была закрыта по решению гендиректора и, по сути, без объяснения причин для меня лично. У нее, может быть, рейтинги стали не такими оглушительными, сенсационными, как они были за три-четыре года до этого. Но они были средние и даже выше средних по каналу, это был хороший бизнес. Последние полгода работы программы я возглавлял ее лично, сам работал и ведущим, и шеф-редактором, и когда был бунт в колонии в Копейске… Не знаю, говорит вам это о чем-то? Это был оглушительный бунт. Я попросил у шефа разрешения сделать один репортаж об этом. Он сказал — окей. А я вместо одного репортажа зарядил всю программу, все 55 минут, на эту тему. Я собрал студию, я позвал туда [омбудсмена Татьяну Москалькову, и Москалькова получила по мордасам. Я позвал туда бывших зэков из этой колонии, мы их нашли оперативно. Я позвал бывших сотрудников из этой колонии и из других. И они, например, к моему удивлению, открыли мне глаза на то, что, оказывается, в колониях вымогают деньги не только за излишества. То есть алкоголь, наркота, женщины — это всё не то. Сейчас вымогают просто за то, чтобы ты там жил и тебя там не били и не калечили. Всё это для меня было откровением. Я узнал — и рассказал на всю страну. Рассказал, что в челябинской колонии стоимость выживания зека — примерно 20 тысяч рублей в месяц. Если у тебя одинокая мама на воле, то так хочешь, но собирай эти деньги на воле, ищи, иначе просто твоя жизнь превратится в ад, твое здоровье будет потеряно, возможно, в ближайшие годы ты отправишься на тот свет. То, как это устроено, было рассказано в студии, со всеми этими лицами — Москальковой и другими. Там было человек восемь разных, из них половина — на одной стороне, половина — на другой стороне. Поэтому, Ирина, мне есть чем гордиться в журналистике.
—Что произошло в 2018 году, почему вы уволились?
— Ничего не случилось. Меня держали на НТВ, платили зарплату — и ничего не давали делать. Вообще ни-че-го. Я придумал классные программы, то, сё… Да, да! Вот такое отношение. И Добродеев, и Кулистиков — это два человека, которые своих сотрудников не обижают. Если человека увольняют как бы не за грехи и не за непрофессионализм, а по каким-то внутренним корпоративным или политическим соображениям, если человек ни в чем не виноват, то его не обижают. И такое было и на канале НТВ, и на канале «Россия» десятилетиями. Это практика такая. Если хотите — «слуга царю, отец солдатам». Просто для кого-то это негативная коннотация, для кого-то — позитивная, но это факт.
— В газетах, где я работала и работаю, отношения иначе устроены. Но тогда почему все-таки пришлось уйти?
— Сейчас расскажу. В марте 2018 года я завел YouTube-канал о стройке.
— Кстати, классный. Первый ваш ролик я досмотрела до конца с открытым ртом, хотя строительством вообще не интересуюсь.
— Я был сотрудником НТВ, которого держат, но ничего не дают ему делать. А жажда самореализации у меня есть, и я люблю своими руками делать мебель, с детства я с отцом и дедом строил какие-то дачи, то есть я это дело люблю, у меня это получается. И я начал об этом рассказывать в своих роликах. Примерно через полгода тема стройки меня плавно вывела на тему недвижимости в России. Особенно в Сочи, где существовала практика отъема у людей квартир и домов. Вот ты купил квартиру, прожил пять лет — и вдруг весь дом объявляют неправильно оформленным и сносят. И 20, 30, 40 человек вдруг оказываются без недвижимости, которую честно купили. И это практика повсеместная. Я туда поехал и сделал об этом репортаж.
— Душа просила все-таки расследований?
— Это был первый ролик, который собрал миллион просмотров на YouTube. Я сделал тут же вторую серию — еще миллион. Проходит два-три дня, меня вызывает заместитель гендиректора НТВ Саша Костерина, она там главная по политике, и говорит: «Слушай, Глеб, вот за то, что ты сейчас там творишь, вот-вот мне прилетит. Пожалуйста, выбирай: либо ты снова свой видеоблог превращаешь в сплошную стройку, или иногда какие-то там небольшие разоблачения делаешь каких-то локальных проблем — но не таких глобальных, как в Сочи, — либо увольняйся». Ну, говорю, хорошо. И уволился. Вот и всё.
Перестал получать зарплату и испугался. Потому что жить, в общем-то, было не на что, а YouTube-канал приносил очень маленькие деньги. Пометался, грешным делом даже просился на канал «Дождь». Один мой хороший знакомый спросил у Синдеевой, не хочет ли она вот такого парня, чтобы он ей еженедельную программу вел. Синдеева отказалась.
— Судя по вашим видео, в первые дни войны вы явно не думали об отъезде, говорили о каких-то делах в доме, красили стены. Может, мне показалось, что поначалу вы не собирались уезжать?
— Нет-нет, не показалось, я и сам себя уговаривал. И весь мир себя уговаривал. Никто не мог поверить, что это надолго. Я думал, что жизнь будет продолжаться, мы русские, нам надо в России жить и работать, и давайте красить стены.
— Как получилось, что 8 марта вы уже уехали?
— Седьмого марта в 12 часов дня я снял очередной ролик на одну минуту, собрался выложить его, как обычно, в TikTok, в Instagram и в YouTube-shorts, и тут мне TikTok написал: а знаете, уважаемый, в вашем регионе вы больше не имеете права выкладывать ролики. И я понял: ага, осторожно — двери закрываются. Перед нами железный занавес, который опускается вот прямо на моих глазах.
— И надо было успеть в щелку выскочить?
— Да. Я тут же позвонил жене и говорю: покупай билеты. Она: куда? Я: да хрен знает, куда. Куда вообще можно-то? Тогда еще был коронавирус, какие-то прививки, Европа закрыта. Хотя у нас были шенгенские визы действующие, то есть мы могли в Европу. Но мы, в принципе, не готовы гробить свое здоровье какими-то прививками, мы их не делали принципиально. Поэтому у нас выбор оказался маленький. И в разговоре возник Стамбул. Я говорю: я был в Стамбуле, это вполне европейская столица, ищи билеты в Стамбул. Прямые билеты стоили на четверых 600 тысяч рублей в один конец.
— Ого.
— Да, это была какая-то астрономическая сумма. Но, говорит жена, есть через Минводы на перекладных, тогда на четверых 200 тысяч рублей. О, говорю, отлично, берём за двести. И мы 8 марта бегом бежали с чемоданами в Минеральных Водах на пересадку, еле-еле успели, потому что между рейсами был один час. А прямые рейсы все в тот день из Москвы отменили, потому что как раз самолеты попали под ограничение по лизингу. То есть самые жирные коты, у которых были 600 тысяч, они попали. А мы — люди скромные, поэтому мы проскочили.
— В какой момент стало ясно, что в Турции вы надолго, что уже надо и детей в школы устраивать, и квартиру покупать?
— Где-то в конце апреля мы поняли, что война, к сожалению, надолго. К сожалению, Путин быстро не проиграет. Да — он проиграет, это я понял еще в марте, к 8 марта.
В нашем коттеджном поселке к этому времени все соседи уезжали за границу или уже уехали. Остались только те, кто, знаете… Кто другой точки зрения. В общем, остались те, кто смотрит телевизор. Жена говорит: слушай, Глеб, что-то мы не то делаем. Я ей отвечаю: Эль, мы тут жили и работали, мы здесь лучше всего самореализуемся… Нет, говорит жена, по ночам не сплю, какой-то кошмар. Слушай, убеждаю ее, этого не может быть долго. А потом… Вы помните, когда российская армия начала отходить от Гостомеля?
— В конце марта?
— Вот когда русские войска стали отходить от Гостомеля, стало ясно, что Путин эту войну проиграет. Но как быстро это произойдет —было непонятно. Хотя казалось, что довольно быстро. Слушайте, ни фига себе, только подошли к Киеву — и уже оттуда отваливают. Но вот уже и Херсон освобожден — и что? Война всё не заканчивается. Турецкий язык я начал учить 1 мая. Я помню, когда первый урок закачал себе в телефон. И с тех пор учу язык каждый день.
— Трудно?
— Очень. Очень тяжело. Он, конечно, труднее, чем английский и французский, хотя намного легче, чем русский. Но он просто другой. Вы же знаете, что такое определенные артикли в английском? Если вы хотите по-английски сказать «этот стол», то это the table. А в турецком будет суффикс «сы» на конце. «Стол» по-турецки будет masa, а «этот стол» — масасы. Я, может, с ошибкой сказал, но важно, что всё другое. Глаголы имеют спряжения, склонения, «я», «мы», «они» — у глагола разные суффиксы… Трудно. Но мы здесь живем, и я считаю, что стратегически это очень классное место. И здесь, между прочим, демократия. Вот здесь через полгода выборы Эрдогана… Ну, не будем удаляться в сторону от темы.
— Что вы телевизор не смотрите — это я помню. Но какие-то произведения бывших коллег вам, наверное, попадаются? Как они вам?
— Ничего мне не попадается. Правда.
— Совсем?
— А вы что, не знаете, как работают соцсети? Я смотрю YouTube и подписан на некоторые телеграм-каналы. И там, и там мне никогда не предлагают смотреть ничего, что было на Первом канале, на «России» и на НТВ.
— Судя по тому, что я знаю о работе соцсетей, это означает, что вы сами избегаете встреч с творчеством коллег.
— Я просто этого не выношу еще с тех пор, когда случился «крымнаш», и на НТВ Андрей Норкин выступал против «нацистов», «наркоманов» — хрен знает, какая там повестка была.
— Вы знаете людей, которые там работают. За творческим ростом Норкина мы с вами наверняка наблюдали одновременно. Мне ужасно любопытно: эти люди хоть сколько-то верят хоть во что-то из того, что они с экрана несут?
— Никто из них не верит ни во что. А меньше всех верит Симоньян. Если бы она хоть на один процент верила, ее бы близко не подпустили рулить такими серьезными делами. Нет-нет, я знаю их прекрасно, поэтому знаю, что с мозгами у них как раз всё нормально. У них с совестью ненормально. Если считать, что люди — это обезьяны, и у нас идет естественный отбор, то тогда у нас с вами наша совесть — это наша слабость. Это наш проигрыш в стае, в борьбе за выживание и за продолжение рода.
— Посмотрим еще.
— Нет-нет, побеждают самые бессовестные! Видимо, в истории человечества так было всегда.
— Еще не вечер.
— Да, сейчас бессовестные уже не побеждают, они проигрывают. Потому что их вожак неожиданно промахнулся. Путин сделал глупую ставку — и это всё катится к краху этого режима. И слава Богу!
— А как вы планируете строить жизнь в Турции дальше? Я вижу, что вы человек деятельный, разносторонний и талантливый.
— Мой YouTube-канал начал приносить мне здесь копеечку. То есть мне стали заказывать рекламу. Здесь всегда было много русского бизнеса. Я русскими называю всех, кто здесь: дагестанцев, чеченов, ингушей… Половина «русского мира» здесь — христиане, половина — мусульмане, но тут мы все русские
— Если так хорошо в Стамбуле, как же вы возвращаться будете, когда война закончится?
— А с чего вы взяли, что я буду возвращаться? Пока не планирую. Ни разу я не говорил, что собираюсь вернуться в Россию. Просто я, как всякий взрослый человек, понимаю, что «никогда не говори никогда», что «хочешь рассмешить Бога — расскажи ему о своих планах». Кто-нибудь из нас знал, что случится 24 февраля? Вот я мог знать, что уеду из России?
Беседовала Ирина ТУМАКОВА
novayagazeta.eu
Печатается в сокращении