16 сентября 1998 года — в Париже состоялась премьера мюзикла «Нотр-Дам де Пари» по роману Виктора Гюго. Влияние этой книги чуть ли не мистическое — когда-то она спасла одноименный Собор. Поможет спасти его и в наши дни — такова ее непреходящая сила.
Пожар для тиражей
… Ко времени выхода «Собора Парижской Богоматери» Виктор Гюго уже был популярным поэтом и признанным главой французского романтизма, победителем «битвы за романтизм» в театре. Но все же именно этот роман стал его настоящим триумфом. Наконец, и во Франции появился первый великий исторический роман — хотя восторженное отношение к нему сохранялось на протяжении всего XIX века, он не был забыт и позже. Его читали во всем мире весь XIX век, да и на протяжении ХХ века — тоже. Читают и сейчас — кстати, и печальное событие, пожар в апреле прошлого года, спровоцировал новый интерес к роману, мгновенно ставшему лидером продаж — потребовались даже переиздания, весь тираж ушел мгновенно.
Роман-защита
Что вполне закономерно: ведь это не просто очередной исторический роман, пусть и блестящий, многогранный и полифоничный, но и своего рода речь, призывающая сохранить древнее архитектурное наследие Франции.
… Гюго всегда интересовался памятниками средневековой французской архитектуры. Еще в 1825-м он опубликовал памфлет «О разрушении памятников во Франции», осуждая варварство, с каким обращались с древними постройками, камни которых растаскивались для новых сооружений.
Поэтому одна из главных задач его романа — как раз защита Нотр-Дам, мимо которого парижане, не испытывая никакой жалости к разрушающемуся шедевру готики, равнодушно шли по своим делам.
Кстати говоря, «готический» в ту пору означало «устаревший», «средневековый», то есть едва ли не уродливый. Великий собор пострадал не только в период Революции 1789 — 1794 гг., но и в XVII, а особенно XVIII веках — даже клирики презрительно относились к «варварскому» вкусу прошлого и способствовали уничтожению средневековых мозаик собора, заменив их каменными плитами фигур горгулий.
И хотя литература на исходе века Просвещения уже начала проявлять интерес к «готическим» сюжетам, а писатели увлеченно сочиняли готические романы, это никак, к сожалению, не отражалось на отношении к средневековым постройкам.
Надо сказать, что Гюго в своей борьбе за архитектурное наследие был настойчив и последователен: он переиздал свой памфлет против равнодушия и безжалостности к древним памятникам архитектуры в 1829-м, потом еще раз, с дополнениями, уже под названием «Война разрушителям!», — в 1832-м.
А через три года, в 1835-м, вошел в Комитет по сохранению памятников и работал там тринадцать лет, вплоть до 1848-го. Не без его помощи Совет по гражданскому строительству приступит (в 1842-м) к проекту реставрации Нотр-Дам, а реставратор Виолле-ле-Дюк вдохновится ничем иным, как романом Гюго.
Не являясь историком архитектуры, Гюго демонстрирует недюжинную эрудицию в области архитектурных стилей, легко и органично оперирует архитектурными терминами, его описания живописны и одновременно скрупулезно точны.
Используя немногие, но наиболее важные источники — «Мемуары» Филиппа де Коммина (1447 — 1511), «Историю Людовика XI» Пьера Матье (1610), «Историю и изучение древностей города Парижа» Анри Соваля (1724), «Театр парижских древностей» Жака де Брёля (1612) — Гюго так описал не только собор, но и весь Париж XV века, что он воочию, выпукло и достоверно, предстал перед читателем.
Виктор Гюго vs Вальтер Cкотт
Однако значение этого романа не исчерпывается этими обстоятельствами — ко всему прочему, «Собор Парижской Богоматери. 1482» (таков полный заголовок романа) — один из самых новаторских образцов исторической прозы романтизма. Гюго, увлеченный романами Вальтера Скотта, хотел создать французский вариант исторического романа, к тому же сделать его поэтическим и драматическим.
Именно этих качеств, по мнению Гюго, недоставало манере Скотта: молодой французский писатель отозвался на публикацию «Квентина Дорварда» в 1823 г. статьей, в которой, хотя и выразил восторг, но и без претензий не обошелся.
Воспринимая жизнь как драму, в которой сталкиваются и переплетаются добро и зло, прекрасное и уродливое, высокое и низкое, он хотел сочинить не «описательный», а драматический роман, не следуя моде на исторические сочинения, и, не повторяя открытий Вальтера Скотта. Разумеется, опыт английского романиста был для него важен, как и опыт авторов готических романов, Льюиса и Метьюрина, но все же Гюго упорно идет своим путем.
Вошел в роман как в тюрьму
… На волне популярности исторического романа у издателя Шарля Госслена родилась мысль привлечь к созданию чего-то подобного молодого, но уже популярного поэта, драматурга и прозаика Виктора Гюго.
В ноябре 1828-го Гюго подписывает с Госсленом договор о публикации поэтического сборника «Ориенталии», повести «Последний день приговоренного к смертной казни», новой редакции романа «Бюг Жаргаль» и, наконец, «Собора Парижской Богоматери», рукопись которого должна быть представлена к 15 апреля 1829 года. Гюго, однако, не спешил — к работе он приступил далеко не сразу и пропустил все сроки настолько, что не успевал и к апрелю следующего года. Госслен был вынужден предоставить ему отсрочку, заключив новый договор: на сей раз последний срок — декабрь 1830-го.
Однако только в конце июня он, наконец, обратился в библиотеку за необходимыми ему источниками: поскольку время поджимало, ему понадобилось немалое усилие, чтобы сосредоточиться на сочинении. Как вспоминала его жена: «Он обзавелся бутылкой чернил и толстой курткой серой шерсти, укутывающей его от шеи до кончиков пальцев, запер на замок одежду, чтобы не делать попыток выйти из дому, и вошел в роман, как в тюрьму».
В итоге книга была готова к 17 января 1831-го, даже чуть раньше вновь назначенной отсрочки, и появилась в книжных лавках уже 16 марта. Госслен, раздраженный «безответственностью» Гюго, не разрешил автору включить в текст три главы, которые превысили бы заданный объем, поэтому полная и окончательная редакция «Собора» была опубликована уже другим издателем, Эженом Рандюэлем, в декабре 1832 года.
Слово, вознесшееся выше Собора
Не успел роман выйти из печати, как на Гюго обрушился оглушительный, невиданный успех. Им наперебой восхищались и критики, и читатели. Влиятельная «Газета политических и литературных дебатов» писала о «благородной поэтической фантазии, в которой больше философского смысла, чем мы могли бы вообразить»; поэт Альфонс де Ламартин не находил «ничего, что в наше время можно было бы сравнить с «Собором Парижской Богоматери», назвав Гюго «Шекспиром романа»; историк Жюль Мишле утверждал, что «собор поэзии», созданный Гюго, вознесся даже выше самого описанного им Нотр-Дам; Теофиль Готье и Жерар де Нерваль, сочиняя стихотворения о соборе, посвящали их персонально Виктору Гюго…
Пожалуй, среди французских писателей только Бальзак не увидел достоинств книги, но — как высказался один из критиков — всё потому, что автор «Человеческой комедии» не мог признать гениальности какого бы то ни было романа, если роман написан не им самим.
Церковь, однако, отнеслась к этой книге настороженно: священнослужителям недоставало в нем догматического религиозного духа и, в конце концов, уже в 1834-м, «Нотр-Дам» все-таки попал в «Индекс запрещенных книг».
Красота и ужас Средневековья Собор Парижской Богоматери — центральный образ и главный символ романа, воплощающий красоту и ужас эпохи исхода Средневековья.
Однако же в начале повествования было не здание, а слово, начертанное на одной из стен этого здания: «Несколько лет тому назад, осматривая Собор Парижской Богоматери или, выражаясь точнее, обследуя его, автор этой книги обнаружил в темном закоулке одной из башен следующее начертанное на стене слово: «Ананке». Это греческое слово, которое то ли и вправду было вырезано на каменной стене, то ли возникло в авторском воображении, стало толчком для размышлений о том, «чья страждущая душа не пожелала покинуть сей мир без того, чтобы не оставить на челе древней церкви этого стигмата преступлений или несчастья». Безымянная страждущая душа, историю которой Гюго запечатлел в перипетиях фабулы, мало соотносилась с привычными параметрами вальтерскоттовской модели исторического романа, где вымышленный персонаж втягивался в события большой Истории, тесно соприкасаясь с реально существовавшими лицами. Гюго дерзнул написать не только поэтический исторический роман, но роман об исторической повседневности.
С самого начала он выбирает описание одного дня (6 января 1482 года), «когда не произошло никакого значительного исторического события». Он не только не делает главными персонажами исторические лица, оставив их на периферии сюжета, но выдвигает на первый план вымышленных героев и их частное существование, придуманную историю сложных и глубоко эмоциональных взаимоотношений между архидьяконом, настоятелем собора Клодом Фролло, звонарем собора Квазимодо, поэтом Пьером Гренгуаром, цыганкой Эсмеральдой, капитаном королевских стрелков Фебом де Шатопером и вретишницей Гудулой. При этом выдуманная фабула оказывается насквозь пронизана чувством истории и кажется реальным воссозданием атмосферы Парижа XV столетия.
Окончание следует
Наталья ПАХСАРЬЯН
Фото: Катерина СЛИПЧЕНКО