Автор: Юлия МИРО
Выстроив свою империю, она царствовала в ней полвека: дружила с Шагалом, воевала за «Сикстинскую мадонну» и показывала вживую «Мону Лизу». В Москве простились с президентом Пушкинского музея Ириной Антоновой. Ей было 98 лет.
Она пришла работать в Пушкинский музей накануне окончания Второй мировой войны — в апреле 1945 года. Через несколько месяцев сюда грузовиками начали свозить сотни драгоценных экспонатов, конфискованных в проигравшей войну Германии. Была там и коллекция Дрезденской галереи — и великая «Сикстинская мадонна».
Только окончившая филфак МГУ, 23-летняя Ирина Антонова помогала разгружать эти грузовики — есть даже фотография, где она стоит на фоне машин, коробок и солдат. Больше чем через полвека, в разгар споров, что Россия должна вернуть все предметы искусства, которые попали к ней в ходе войны, эти фотографии активно обсуждали в немецкой прессе. Антонову, которая в детстве прожила четыре года в Берлине с отцом, работником советского посольства, и прекрасно знала немецкий язык, сделали символом «экспроприации» германских культурных ценностей: дескать, именно она самолично вывозила коллекцию Дрездена в Советский Союз. Антоновой даже пришлось выдавать немецким СМИ официальные опровержения.
Но стоит сказать, что она была из тех, кто хотел, чтобы все осталось в России. Всегда чуть горевала, что в 1955 году Советский Союз решил вернуть Германии коллекцию Дрезденской галереи: «Беспрецедентная щедрость в истории мирового музейного дела! Но этот жест не был по достоинству оценен. Раньше хоть табличка в Дрезденской галерее висела с благодарностью Советской армии за спасение сокровищ коллекции, а сейчас и ее нет. И это вовсе не случайность!»
По мнению Антоновой, вернули и так слишком многое: не только Дрезденскую коллекцию, но и Шарошпатакскую библиотеку, и Пергамский алтарь, и церковные ценности. «Какое-то количество произведений действительно осталось в России, и я считаю, что это правильно!» — говорила она в интервью «Российской газете» в 2005 году. Вообще, хоть она не раз заявляла о своих левых политических взглядах и искренней приверженности социализму: «Это единственно верная система, которая просто, к сожалению, нигде на практике себя не оправдала», — было в Ирине Антоновой и много имперского. В 2000 году она поддержала политику Владимира Путина в Чечне, в 2014 году — на Украине и в Крыму. Ну и, безусловно, вокруг себя она выстраивала свою, музейную империю.
Но для начала она обрела в Пушкинском музее мужа — Евсея Роттенберга, ставшего вскоре одним из крупнейших советских искусствоведов. Антонова называла мужа главным человеком в ее жизни, своим «вторым университетом». Тот, например, еще с юных лет был специалистом по Яну Вермееру — ее любимой картиной всегда оставалась работа «Офицер и смеющаяся девушка». Его научным руководителем был Роберт Виппер — и она вплоть до последних лет жизни называла Виппера одним из величайших людей.
В 1972 году травить её начали не в зарубежной, а в своей родной советской прессе. Она вздумала поднять из запасников работы Сезанна, Ван Гога, Пикассо и Матисса — а тех Сталин заклеймил вредными для народа формалистами еще в 1948 году, когда ликвидировал Музей нового западного искусства. Тогда в советских газетах про Антонову писали даже абсурдные истории: что она ненавидит великое классическое искусство и ходит по Пушкинскому музею с клюкой, разбивая скульптуры и слепки. Антонова стоически травлю пережила — и все-таки добилась разрешения представить на суд советской публики Пикассо и Матисса.
Кстати, Антонова очень дружила с секретарем Анри Матисса — русской переводчицей и натурщицей Лидией Дилекторской. Когда та умерла, выяснилось, что все доставшиеся ей в дар от Матисса работы она завещала Пушкинскому музею. Правда, не только ему. Часть работ ушли и в Эрмитаж. Интересно, что схватка с петербургским музеем Эрмитаж стала в итоге последней в карьере Антоновой. И дело опять было в импрессионистах.
В 2009 году она впервые выдвинула мысль, что Музей нового западного искусства хорошо бы воссоздать — взять туда картины импрессионистов частично из Пушкинского музея, а частично из Эрмитажа. Разместить все это Антонова предлагала в здании усадьбы Голицыных, на тот момент уже давно принадлежавшем Пушкинскому музею. Понятно, что ее музей от таких раскладов выиграл бы куда больше, чем Эрмитаж, для которого картины импрессионистов — лучшая часть коллекций. В общем, директор Эрмитажа Михаил Пиотровский выступил резко против, в музейном сообществе начался затяжной конфликт, который закончился в 2013 году абсолютным поражением Антоновой. Тогдашний министр культуры России Владимир Мединский поддержал Пиотровского — и стал торопить уже старенькую Антонову с отставкой.
В июле 2013 года директором Пушкинского музея стала Марина Лошак — якобы преемница Антоновой. Но сама Антонова позже признается, что Лошак — это просто компромиссный вариант, лучшее из предложенного правительством. Антонова же заняла пост президента музея — и продолжила появляться там каждый день вплоть до своей смерти.
С властями ей, конечно, сотрудничать было не привыкать: она заняла пост директора Пушкинского музея при Хрущёве в 1961 году и смогла уберечь музей от застоя при Брежневе. Во времена правления последнего она показала советским гражданам не только Матисса, о чем уже говорилось, но и Мону Лизу. Это вообще был прорыв, вживую ее и до того, и после видели лишь в Токио и Вашингтоне. А тут — 1974 год, советская Москва, «Джоконда». Настолько сильно Антонову уважали в международном музейном мире.
Что касается Михаила Горбачева, то тот заложил основу земельного благополучия музейной империи Антоновой. «Здание усадьбы Голицыных мы получили благодаря Михаилу Сергеевичу Горбачеву и его жене Раисе Максимовне, — рассказывала Антонова. — В усадьбе тогда располагался “Автоэкспорт” — организация, которая приносила валюту. Но мы смогли доказать Михаилу Сергеевичу, что музей важнее!» В этом здании вскоре появился Музей личных коллекций ГМИИ имени Пушкина, который в 2010 году мощно расширили, соединив стеклянным атриумом с домом Ринкевича.
Ну и вообще в перестроечном 1988 году Мосгорисполком передал Пушкинскому музею территорию квартала между улицами Волхонка, Знаменка, Малым Знаменским переулком и улицей Маршала Шапошникова — «для перспективного развития материально-технической базы». Антонова грезила созданием «музейского городка», который планировал еще основатель Пушкинского музея Иван Цветаев — отец Марины Цветаевой. Границы выданной территории постоянно менялись, но все же осенью 1996 года уже президент России Борис Ельцин поспособствовал, чтобы Пушкинскому музею передали в безвозмездное бессрочное пользование почти два гектара земли. И это в центре столицы, переживающей строительный бум. Кстати, в начале нулевых Антонова воевала с художником Александром Шиловым. И не потому, что очень не любила его искусство — хотя она действительно его не любила, называла портретиста «тяжелым случаем». Шилов просто тогда реконструировал свою галерею, и в счет оплаты работ согласился передать строительной компании часть своих земель. Ну а строители, не будь дураками, выстроили там — с полного одобрения столичных властей — бизнес-центр «Знаменка». Антонова в СМИ говорила, что это мешает задуманному строительству «музейного городка», но ее мнение ничего в ходе событий не изменило. И, тем не менее, проект «музейного городка» Антонова успела запустить в работу — к 2023 году у Пушкинского музея появится столько реконструированных зданий, что можно будет доставать из запасников и выставлять тысячи и тысячи новых экспонатов. «Это абсолютно логичное развитие, — говорила Антонова. — У любимого нашего основателя Цветаева было девять тысяч экспонатов, а у нас — 700 тысяч. Нам нужно больше места».