В выходные я встретил в гостях старого знакомого, который отказывается воспринять войну в Украине серьезно. «Сейчас же XXI век!» — воскликнул он несколько покровительственным тоном. Беда в том, что точно так же рассуждают западные элиты. В этом нет ничего нового: вспомним Мюнхен, когда они вознамерились откупиться от Гитлера чужой территорией, вместо того чтобы засучить рукава и всерьез готовиться к войне.
Нечто подобное происходит и сейчас, когда Запад вооружает Украину в час по чайной ложке, опасается ее победы больше, чем российской, и не спешит перевести свою экономику на военные рельсы, поскольку на дворе XXI век, и опасаться большой войны просто неприлично. Я бы сказал «неженственно», но в наши дни, когда кандидатка в члены Верховного суда США отказывается дать свое определение понятия «женщина» на слушаниях в Сенате, меня могут не понять.
Задумавшись на эту тему, я нашел в «Уолл-строит джорнэл» недавнюю статью Эндрю Мичты «Китай, Россия и западный кризис неверия». Автор имеет в виду не дефицит веры во Всевышнего, а нежелание Запада поверить в нависшую над ним опасность, идущую от тоталитарных гигантов. По мнению Мичты (или Микты: Michta), это неверие является «продуктом десятилетий утвердившейся после холодной войны глобалистской догмы, которая ослабила способность Запада распознавать противоборствующую ему силу и воевать за то, что ему дорого».
«Запад» неоднороден, и его страны помогают Украине по-разному. США, Британия, Польша и Балтия стараются больше всех, Германия и Франция плетутся в хвосте, а остальная Европа находится где-то посередине. Мичта попутно замечает, что в передовицах многих западноевропейских газет сквозит плохо скрываемое презрение к «восточноевропейцам».
Не считая стран бывшего Варшавского пакта, Запад, по словам автора, страдает «коллективным безверием», на которое рассчитывают Путин и Си Цзиньпин. У России и даже у Китая близко нет коллективных ресурсов Запада, измеряемых внутренним валовым продуктом. ВВП России составляет лишь примерно две пятых германского, и Москва представляет экономическую угрозу Германии только по причине слабости, на которую обрек себя сам Берлин, три десятилетия проводивший политику пестования зависимости Европы от российских энергоносителей.
Еще в начале своего правления дань этому пестованию отдал и Бидон, позволивший Ангеле Меркель уговорить себя снять санкции с газопровода «Северный поток-2». Было забавно смотреть, как наши трампофобы извиваются, пытаясь оправдать этот байденовский подарок Путину. Представляю, что было бы, если бы что-нибудь подобное подарил Кремлю Трамп.
«Но зато Байден назвал Путина убийцей!» — взвыли трампофобы. Если ты слабак, не обзывайся, скажу им я.
Россия представляет две опасности для Запада. Во-первых, это энергетический шантаж. Во-вторых, ее военная мощь. Путин модернизировал ракетно-ядерный арсенал России и (избирательно) ее неядерные вооружения, Европа же отвечала на это после окончания холодной войны неустанным разоружением. Это объясняет военную слабость нынешнего Запада. Он далеко не беззащитен, но гораздо менее силен, чем мог бы быть в свете своего богатства.
Как пишет Мичта, коллективное неверие Европы в нависшую над нею угрозу проступает в форме различных теорий, согласно которым США несут некую ответственность за российское вторжение в Украину, поскольку, как всегда утверждал российский агитпроп, американцы с самого начала планировали пристроить Украину в НАТО. В Европе также бытуют псевдоисторические обоснования нынешнего кризиса, который, например, объясняют тем, что Украина всегда была частью России или как минимум ее сферы влияния. Как будто это оправдывает попытки России сровнять ее с землей.
Автор пишет о том, что «мы, похоже, не верим, что Украина способна одержать победу над Россией», и отмечает, что «коллективная неуверенность Запада в себе была главной причиной нашего неумения понять, что в своей речи в Мюнхене в 2007 году Путин, по сути дела, объявил Западу войну. То, что произошло в Грузии в 2008 году, в Украине в 2014 году, в Сирии в 2015 году и снова в Украине в 2022 году, явилось серией боевых кампаний в рамках этой войны».
Некоторые говорящие головы продолжили утверждать, что это, в лучшем случае, была гибридная война, которую можно было удержать в каких-то рамках, и что она не должна мешать обычному бизнесу с Россией. «По причине нашего коллективного отказа признать новую реальность, которую Путин создал в Европе, западные руководители до сих пор не донесли до своего народа необходимость перевода производства на военные рельсы, — пишет Мичта. — Вместо этого, военная помощь, которую мы посылаем Украине, в основном берется из наших наличных запасов. Наша инвестиционная политика не предполагает производства добавочных резервов, которые крайне необходимы в условиях войны».
По словам автора, декана колледжа при Европейском центре изучения проблем безопасности им. Джорджа Маршалла в Гармише, Германия, «в сегодняшнем противостоянии с российско-китайской тоталитарной осью демократии находится в невыгодном положении», и не потому, что у Запада не хватает денег или ресурсов дать ей отпор и победить. Нет, дело в том, что, примерно так же, как в конце 30-х, Запад не верит, что стоит перед реальной угрозой.
«Исторически демократии были непобедимы, когда их объединяла общая цель, — пишет Мичта. — До тех пор, пока неверие Запада в нависшую угрозу не сменится его решимостью сопротивляться, российские и китайские диктаторы продолжат оказывать прессинг, планировать массированные наступления и грезить о грядущих победах».
Владимир КОЗЛОВСКИЙ