Великому Олегу Басилашвили 88 лет!
…Сам он, между тем, великим себя не считает: Олег Валерианович — один из немногих звездных исполнителей, широко известных, знаменитых и узнаваемых, кто до сих пор, не полагаясь на сколь угодно изощренную технику (а у него она именно такова), живет от роли к роли. Уходит, так сказать, в своего рода «скит», готовясь к очередному персонажу с пугающей тщательностью, въедливо и подробно, раздумывая над каждой репликой. Будто новичок, ей-Богу. Лично для меня это было открытием: мне казалось, что играет он, как говорится, в полпинка, «куражится» на чистой интуиции — и не потому что халтурит, а потому что иные его роли столь искрометны, что непосвященному кажется, будто весь этот «балаган» оркестрован чуть ли не с эстрадной легкостью. …С другой стороны, что значит быть «посвященным»? Хоть кому — критику «со стажем», вроде как собаку съевшему на своем деле, другому ли актеру, пусть даже и выдающемуся, или, наконец, продвинутому режиссеру? Может, конечно, эти трое видят больше других (иначе иные бездарности не стали бы известными, так называемый простой зритель бывает нетребовательным), точно не знаю, но бывают случаи, неподвластные и самому строгому интеллектуальному анализу.
Лучший театр страны
Басилашвили, в молодости попавший в БДТ к самому Товстоногову, был на положении «кушать подано» лет эдак десять. Женатый в те времена на первой красавице СССР Татьяне Дорониной, востребованной и на подмостках, и в кино, он страшно переживал, что состоит «пажом» при звезде (там еще и особый доронинский характер, о котором, уже не стесняясь, пишут весьма откровенно). Прожив восемь лет в браке, они разошлись. Не без переживаний (переживал, правда, больше Басилашвили, чем наша отечественная «белокурая бестия», фам фаталь) — зато Товстоногов наконец обратил на него пристальное внимание.
В те времена БДТ был едва ли не лучшим театром страны, хотя это искусство реалистичное, не авангардное, театр, так сказать, «подробный», зато достигший больших высот в этой стилистике. У Товстоногова, собравшего команду блестящих актеров, один другого лучше — Юрского, Смоктуновского, Луспекаева, Лебедева, Стржельчика, Олега Борисова, — был железный характер, иногда и неправедно железный (ну, не замечал же он Басилашвили лет эдак десять, ужас, тут ведь и умом можно подвинуться). И не только его — отношения в коллективе были сложными, хотя результат почти всегда — блестящий, Товстоногов был, что называется, перфекционистом, тончайшим дирижером нюансов, мизансцен, игры актеров, света, концепции, понимания замысла в целом — и это, заметьте, в стране подцензурной. Владея, в общем, всем тем инструментарием, который и называется «театральная режиссура». Хотя, конечно, был он по-своему тираном. В театре, да и в кино тоже режиссер и есть диктатор, фигура авторитарная. Документальная съемка работы на площадке Германа и даже с виду добродушнейшего Феллини порой внушает ужас, не говоря уже о Фасбиндере, который просто уничтожал своих единомышленников, измывался над актерами и пр. Но… Зато театр оттачивает мастерство, технику, ритм — и в кино с его непоследовательностью эпизодов, потом работать легче. Может, Басилашвили с его запредельной техникой и возрос на этих «кушать подано», кто его знает, хотя долго застаиваться тоже опасно — большой талант должен играть главные роли, понять персонаж до конца и выложиться сполна, прожить его жизнь за три часа сценического времени.
Впрочем, Басилашвили, как выяснилось, может многое и в коротком жанре: в сети есть сорокаминутный фильм, вмещающий три рассказа Чехова — «Дорогая собака», «Злоумышленник», «Жених и папенька». Басилашвили играет там на пару с Евгением Лебедевым: в первом скетче — пьяного офицера, собутыльника некого типа, похожего на Ноздрева, пытающегося втереть своему визави собаку; во втором — следователя, вызвавшего на допрос глупого крестьянина (Лебедев), откручивающего у рельсов гайки; в третьем — незадачливого жениха (а Лебедев — папашу невесты), который всячески уклоняется от брака.
…Иногда завидуешь театралам, которым посчастливилось видеть лучшее, что было в советском театре — расцвет «Современника», БДТ, спектакли Эфроса, Васильева, раннего Захарова и пр. Видеозапись спектакля, даже и великого, такого эффекта не дает, хотя, скажем, «Калифорнийская сюита» по пьесе Нила Саймона, американского драматурга (начинал он с Вуди Алленом и Мелом Бруксом, признанными остряками), прозвучала так, что о ней до сих пор пишут. И хотя наши критики называют г-на Саймона больше коммерческим автором, мини-сюжет о жене, неожиданно приехавшей утром и заставшей мужа в компании с вдрызг пьяной проституткой, которая так и проваляется на кровати, мертвецки спящая, не промолвив ни слова, сыгран Басилашвили и Фрейндлих на самом высоком градусе. Упоение какое-то, один костюм Басилашвили, трусы по колено в цветочек и взбитый кок на голове, чего стоят. Ну да, не «Медея» и даже не «Пять вечеров», зрительский спектакль, чего уж там — но КАК это сделано!
Басилашвили не боится открытой эксцентрики, актерства, игры на грани — мне кажется, что несмотря на некоторую неуверенность в себе (вот что для меня было подлинным открытием), в принципе он может всё, придавая, скажем, роли «иностранца» особую интонацию, хотя, естественно, говорит он по-русски. Его Джингль из «Пиквикского клуба» — английский чудак-пройдоха, говорит, как и у Диккенса, отрывисто, но как-то особенно отрывисто, не так как русские. Подобный эксперимент с произношением проделал Юрий Яковлев, играя сэра Генри в телеспектакле «Портрет Дориана Грея», циника и ницшеанца, и говоря по-русски так, будто он дворянин с древней родословной. Подобных голосовых модуляций на русском языке, пожалуй, никто не добивался — вот и Басилашвили по части владения голосом даст фору кому угодно, в этом смысле его Джингль — совершенство.
Сила обаяния
В кино Басилашвили прославился благодаря Рязанову — «Служебный роман», где он играет эдакое советское ничтожество, некого Самохвалова, труса и приспособленца (знакомый типаж), посмотрели миллионы. И хотя Самохвалов, так сказать, отрицательный, как говорили училки литературы в школе, «герой», зрители полюбили, как ни странно, и его, нехорошего человека, чуть не испортившего трогательные отношения между суровой начальницей Людмилой Прокофьевной и вечным неудачником, но порядочным человеком Анатолием Ефремовичем. Видимо, сила обаяния, не иначе: других «отрицательных» у нас бывало и по морде били.
С успеха рязановского фильма у Басилашвили начинается настоящий «служебный» роман, причем с кино, который мог случиться гораздо раньше: из-за обстоятельств ему не досталась роль Ипполита в «Иронии судьбы», лидере зрительского успеха, настоящем национальном хите.
После «Служебного романа», тоже, в общем, хита, он через два года сыграет в «Осеннем марафоне» у самого Данелия, который, как ни странно, поначалу не видел в нем Бузыкина. Данелия вообще-то был с характером, несмотря на внешнюю расслабленность эдакого добродушного грузина. Страшно ссорился, например, с Неёловой, мечтавшей придать драматизм своей роли, любовницы при безнадежно женатом. Гундарева, которая как вы помните, играет жену, тянула «одеяло» на себя: кто, как не жена, страдающая сторона в этом драматичном трио? Обе они, умницы-красавицы, и обе выдающиеся актрисы, в результате добились такого эффекта, какого сам режиссер, видимо, не ожидал, то есть сделали фильм еще объемнее, чем он задумывался. Проще говоря, здесь всех жалко… Включая виновника этого бытового кошмара, товарища Бузыкина, слабохарактерного, затюканного советского интеллигента, по легкомыслию закрутившего интрижку и спровоцировавшего безнадежный и долгосрочный адюльтер, из которого нет выхода — видимо, это навечно. Володин не раз говорил, что это всё о нем: многолетняя его любовница в конце концов умерла от разрыва сердца, оставив ему сына, с которым жена мириться не захотела. Вообще Володин всегда говорил, что всё, что бы он ни написал — о нем самом, даже если героиня — женщина. То есть о людях маленьких, никому особо не нужных, замученных послевоенным, как в «Пяти вечерах», бытом, одиноких, неустроенных и безотказных (как и Бузыкин, Володин никогда никому не мог отказать, что и порождало бесконечные драмы в его жизни, и не только в отношениях с любовницей).
Данелия, как уже было сказано, поначалу не видел Басилашвили в роли Бузыкина — его сбил с панталыку тот самый Самохвалов (уж больно самоуверенный, — говорил он о Басилашвили). И только тогда, когда он увидел, как Олег не решался перейти дорогу, переминаясь с ноги на ногу, вдруг понял, что герой найден. В свою очередь, верный жене Басилашвили не мог понять Бузыкина: как это можно в принципе? Как найти зерно роли, как играть, чтобы еще и вызвать симпатии зрителей? Литературовед Станислав Рассадин, с которым мы дружили, был слегка недоволен фильмом: дескать, у Володина его изменщик и лицемер в финале приобретает черты ужасающие, свершая ежедневное зло и мучая близких. Забавно — кроме Басилашвили все в группе понимали (Данелия в том числе, да и Волчек, много претерпевшая от Евстигнеева, и другие), что это такое, жить с двумя, у всех было нечто подобное: как говорится, жизнь есть жизнь. В одной телепрограмме, посвященной актеру, его дочь Ксения говорит об отце как о человеке семейном, домашнем — о том, что Новый год и другие события они всегда празднуют в кругу семьи, что он им всем предан без остатка, что лучшего отца и мужа не придумать. Похоже на правду. Не Бузыкин, не слабак, — интеллигент, но интеллигент решительный, не пародийный, верный своим принципам. Да это, в общем, известно…
Хотя представить кого-либо другого в роли этого самого Бузыкина, в чем-то смехотворного, в чем-то несчастного, загнавшего себя в ловушку собственными руками, сейчас уже невозможно. «Осенний марафон», эта горестная жизнь плута (так и называлась пьеса Володина), буквально прогремел, получив все возможные и невозможные призы. Правда, многие …обиделись, полагая, что сюжет списан с их жизни (!). Фильм мог бы претендовать и на «Оскара», но в год его выхода СССР вторгся в Афганистан и картину сняли с номинации…
По прошествии времени начинаешь понимать, какой это шедевр — точный, невыносимо безнадежный, по интонации — трифоновский (на самом деле — володинский), безошибочный и в своем роде страшный. Сам Володин считал, что жизнь беспросветна — и никакой успех не затмил его мнения, маленького, как он полагал, человека, несчастливого и затурканного жизнью.
Зрители, которых мы часто ругаем за дурновкусие, склонность к коммерции, мелодраме и женским романам, иногда понимают даже больше, чем критики — было бы иначе, «Осенний марафон» не продержался бы так долго, вот уже более сорока лет, как неоспоримый шедевр. Частная история мужской неверности, слабости и трусости, когда хочешь всем угодить, а на самом деле уничтожаешь, выросла здесь до обобщения, которое в пьесах Володина всегда присутствует незримо, подспудно, как неотвязная мелодия, мучительная и завораживающая одновременно. Редко когда устремления режиссера и автора сценария совпадают столь ювелирно точно — и заслуга актеров в этой виртуозной оркестровке неоспорима. Гундарева, Неёлова, Леонов, Волчек, даже «эпизодический» Николай Крючков, не говоря уже о Басилашвили, сделали нечто невероятное, ни одной, самой мельчайшей интонацией не погрешив против истины.
Через три года Басилашвили опять блеснет у Рязанова в «Вокзале для двоих», еще одном неоспоримом народном хите, знаменитой картине, и сегодня не сходящей с экранов телевизоров. «Осенний марафон», разумеется, тоньше, беспощаднее, глубже, но и Рязанов владел уникальным секретом, когда, как в лучших фильмах Билли Уайлдера, «коммерческое», зрительское совпадало с высокохудожественным. А ведь рассказать о так называемых простых чувствах, взбудоражив и публику, и критиков не так просто — да что там просто, почти невозможно. Ярчайший пример — «Забытая мелодия для флейты», на первом просмотре которой один критик-сноб …всплакнул. Так и здесь — обаяние «Вокзала» до сих пор живо, картина не устарела, с каждым просмотром обретая что-то новое.
…Кстати, забавно: противостояние Михалкова в роли наглого проводника с Басилашвили, интеллигента с принципами, сейчас отозвалось подлинным противостоянием, хотя, может, открыто они не конфликтуют. Но находятся на разных жизненных позициях, диаметрально противоположных, будто Рязанов, человек чрезвычайно умный, что-то и тогда знал.
Басилашвили повезло, наконец, — блеснул еще во многих картинах у Шахназарова в «Городе Зеро» и «Курьере» и у Рязанова в «Небесах обетованных», каждый раз играя совершенно по-новому, не повторяясь и не пересаливая с сатирой. Пародийный старик-интеллигент в «Небесах», смешной и жалкий, вызывает сочувствие — эдакий уходящий класс идеалистов, живущих придуманной жизнью в своем тесном мирке. Или папаша юной девушки, номенклатурный ученый-моралист, которого жестоко троллит мальчишка, а он поддается, не умея ничего противопоставить грядущему поколению очередного витка отечественной истории. И, наконец, некто Чугунов, либерал и антагонист героя Меньшова, который все опасается, что «Запад погубит Россию».
В театре, конечно, ему везло больше — нескончаемый список его ролей можно расставить по алфавиту. Кино, как известно, дает всенародную популярность, театр — возможность играть в пьесах великих драматургов, Басилашвили же повезло в обеих ипостасях актерского существования. Сейчас ему уже достаются «старческие» роли, вроде Князя К. из «Дядюшкиного сна» по Достоевскому. Однако играет он этого «князя-шута», загримированного под юношу, эту злую сатиру «почвенника» Достоевского на «европейскость» русской аристократии, опять-таки — поверх замысла. Басилашвили и пародирует старость (хотя сам уже немолод), и в то же время вызывает сочувствие к обманутому старику, и посмеивается над старостью, и чувствует ее драму, не переходя границ глумления. Будто сам — без возраста, некий актер-абсолют, режиссер своей роли, умеющий оставить зазор между собой и персонажем.
Этот зазор, расстояние, тонкий контроль над ролью, не исключающий карнавального «бесовства», — и есть признак высочайшего дара, и отточенного, и в то же время живого, искрящегося. Потому и наблюдать, пусть и в десятый раз, за Басилашвили — чистое наслаждение, его фильмы часто пересматривают, а в спектаклях он каждый раз играет по-новому (хотя как это возможно, рисунок роли ведь отрепетирован до микрона?).
Непостижимо. Между тем, его отец, суровый человек, долго «стеснялся» профессии сына — и только потом, увидев его в очередной блестящей роли, наконец, сказал: «Ты делаешь нужное дело». Олег Валерианович был счастлив, утверждая, что только после этих слов отца он уверовал в себя окончательно.
Какая-то старинная требовательность, напоминающая лучшие времена уважения к профессии, когда каждый каменотес, строящий вместе с другими храм, осознавал свою работу как часть целого — божественного, можно сказать, замысла. Такие артисты, как Басилашвили, — тоже часть некого замысла, его инструмент, при помощи которого можно извлечь единственно верную ноту.
Диляра ТАСБУЛАТОВА
Фото: FOTODOM; kinopoisk.ru
Story.ru